На факультете искусств и дизайна АлтГУ учится талантливый пианист Роман Хроев. В свои двадцать с небольшим он с любовью рассуждает о Рахманинове, дает уроки музыки китайцам, а на досуге переводит лекции по искусству. «ЗН» поговорила с Романом, и беседа вышла как по нотам.
ФАктура
– Роман, ты преклоняешься перед музыкальным гением Рахманинова, пишешь диплом по творчеству этого композитора. Чем он взял тебя за душу?
– Фактурой. Когда я впервые столкнулся с нотными текстами Рахманинова, буквально обомлел: это совершенно уникальная, ни на что не похожая музыка, которая увлекает целиком и полностью. Сложные широкие аккорды в его произведениях так и норовят захватить как можно больше пространства, сделать звук полновесным – отсылка к русским колоколам. О чем бы ни писал композитор, везде прослеживается его твердый характер, поэтому и музыка у Рахманинова по-мужски скупая, пронизанная каким-то волевым усилием. Слез в ней нет.
– То есть у Рахманинова сильно развита аккордовая структура?
– Да, аккорды для него – опора, на которой он выстраивает колокольные башни и возводит средневековые крепости. В отличие от Шопена, произведения которого я тоже очень люблю, Рахманинов – настоящая твердь. Но за этой внешней непоколебимостью скрывается тонкая натура, чутко улавливающая звуки эпохи. Любовь к Родине, отчаянная тоска по ней сближает, как мне кажется, двух этих равновеликих композиторов.
– А какое произведение Рахманинова, на твой взгляд, самое сильное?
– Сергей Васильевич столько всего написал, что сразу и не выделишь какое-то одно. На ум почему-то приходит первая прелюдия, которую я играл по выпуску из музыкальной школы, другие экзаменационные произведения, кстати, не помню. Вообще, у меня есть мечта переиграть хотя бы половину из всего созданного Рахманиновым – бесчисленные вариации, прелюдии, две сложнейших сонаты… Сейчас, например, взялся за цикл этюдов-картин (этюды-картины, опус 39. – прим. автора), работа над ними может занять и год, и два, а то и больше.
ДОгадка
– Верно ли, что исполнитель – интерпретатор великих? Или он сродни игле патефона, равнодушно извлекающей звук?
– В музыке, как и в науке, важна догадка. Когда исполнитель читает ноты того же Рахманинова, он хочет понять, что стоит за ними. Какие душевные переживания, надежды, мечты? Нельзя играть бездушно, без промахов и точь-в-точь по нотам – это будет выхолощенная игра, неинтересная слушателю. Поэтому исполнитель в любом случае, хочет он того или нет, интерпретирует музыкальное произведение, пересказывает его своими словами. Классно, на мой слух, играют Даниил Трифонов, Евгений Кисин, Владимир Ашкенази – под их пальцами знакомые мелодии звучат по-новому. Святослав Рихтер и Денис Мацуев – исполнители техничные, у них безупречная игра, но для меня – не такая интересная.
– От чего зависит интерпретация?
– Разумеется, от человека. Играя, ты накладываешь поверх нот свое видение музыки, пропускаешь ее через себя. И это сильнейшим образом сказывается на исполнении. Ежедневно слышу, как разные исполнители играют, казалось бы, одно и то же, но агогика разная, динамика разная, да и вообще каждая нота звучит не так, как у предыдущего пианиста. В этом и заключена магия звуков.
– Может, сказывается еще и волнение на сцене?
– Был такой величайший пианист Гленн Гульд. Так вот, у него случались настоящие психозы из-за выхода на сцену. Гленн носил головную повязку и несколько пар перчаток сразу, опускал руки по локоть в ведро с обжигающе горячей водой, чтобы «размять кисти» перед игрой, а во время самой игры напевал, мычал и постанывал. Но играл он, как бог. Я, к слову, на сцене чувствую себя тоже не очень комфортно. До психоза дело, конечно, не доходит. Но все же… Когда на тебя смотрят сотни глаз и слушают сотни ушей, становится как-то не по себе.
СОЛЬфеджио
– Роман, помнишь первое разученное произведение?
– Оно называлось «Марширующие поросята». Веселое произведение такое, бравурное, построено на стаккато (музыкальный штрих, предписывающий отрывистую игру. – прим. автора). А вот автора марша уже не вспомню, очевидно, им был кто-то из составителей музыкального сборника для детей.
– Почему ты решил стать музыкантом?
– Это не я решил, а мама (смеется). Впервые пианино я увидел в четыре года, когда мы с родителями пришли к кому-то в гости. Подошел к нему, раз нажал на клавишу, два – и стал бренчать. После этого мама в шутку спросила: «Будешь музыкантом?» Я кивнул.
– И с тех пор начал учиться нотной грамоте?
– В детскую музыкальную школу я пошел, как и все, в раннем возрасте. Учился у Людмилы Вениаминовны Медведевой, она-то и привила мне живой интерес к фортепиано. «Музыкалку» я закончил за шесть лет – так нравилось учиться, что, сам того не желая, сократил программу на год. Теория музыки давалась, прямо скажем, легко, особенно те разделы, где требовались знания математики (математика, геометрия и физика – мои любимые школьные предметы). А вот сольфеджио из-за «перескока» в следующий класс учил урывками и сейчас проседаю в этой дисциплине. Поступил затем в музыкальный колледж, в класс Эльвиры Петровны Россинской. В настоящее время оканчиваю факультет искусств и дизайна АлтГУ, надеюсь поступить в Новосибирскую государственную консерваторию им. М.И. Глинки – хочу стать известным музыкантом.
РЕнессанс
– Ты часто бываешь в Китае. Что тебя связывает с ним?
– С Китаем меня связывают сестра и работа. Сестра – учитель русского языка, она живет в Пекине и работает переводчиком в местной больнице: переводит с китайского языка на русский и английский. Что касается работы, то я даю уроки музыки китайским детишкам.
– Неужели им интересно слушать про Чайковского, Прокофьева, Кабалевского?
– Китайцы уважают русскую музыкальную школу. Им понятны Чайковский, Скрябин, Прокофьев, Хачатурян, Кабалевский и другие наши композиторы, они почитают их. А как иначе? Ведь язык музыки – универсальный язык. И для композитора, как правило, нет никакой разницы – русский ты слушатель или китайский. Кстати говоря, в Китае есть Российский культурный центр, где собирается русская диаспора. Там часто проходят концерты, звучат русские мелодии. Между тем китайцы почти ничего не знают о зарождении европейской музыки, поэтому сейчас я перевожу с русского на китайский цикл лекций, в которых рассказывается, где зародилась и как развивалась античная, средневековая, ренессансная музыка. Лекции эти будут выставлены на образовательном портале АлтГУ. Надеюсь, они помогут нашим иностранным студентам.
– Какие проблемы возникают у начинающих музыкантов?
– Первая и самая главная проблема – хороший педагог. Музыкантов много, но выдающихся лишь единицы. А чтобы стать выдающимся, одного таланта мало: нужен опытный наставник. Сколько ребят забросили уроки музыки только потому, что им в свое время не повезло с учителем! Вторая проблема – наличие хорошего, не убитого инструмента (ну, или инструмента вообще). Третья – дисциплина, без которой в музыке делать нечего. Если ты не играешь по четыре часа в день минимум, о славе можно забыть. И, наконец, слаженный пианистический аппарат, моторика и слух. Замечу, я еще ни разу не встречал бесталанных, бестолковых учеников – все зависит от желания научиться играть. Китайцы, замечу, играют, как машины: четко и часами.
ЛЯмбда
– Инструмент влияет на звучание?
– Безусловно. Мне доводилось играть на святая святых – фортепиано Steinway & Sons. Звук льется в зал, наполняет его, слушатели тонут в музыкальных потоках. Yamaha же, еще один музыкальный бренд, обладает совершенно другим, стеклянным звуком. Играешь, будто бисер сыпешь. Кстати, сам я занимаюсь на инструменте этой фирмы, привез его из Китая. Теперь у меня дома стоят чешский Rosler, купленный еще во времена учебы в музыкальной школе, и японская Yamaha. Хороший инструмент стоит больших денег, но если ты хочешь стать настоящим музыкантом – жалеть их не стоит.
МИниатюра
– Роман, представь, ты пишешь композицию на века. О чем она?
– О нашей природе, вернее, о любви к ней. Не знаю, будет ли это концерт, соната или миниатюра... Но это будет что-то, от чего щемит сердце, такая светлая грусть, тоска по родным осинам. Признаюсь, сочинять я пробовал, импровизировал часто, одно время подражал Шопену. Писал кантилены. Однако величия классиков в них, конечно, не было. Видимо, чтобы написать что-то великое, нужен или какой-то душевный надлом, или какая-то искра гениальности. Рахманинов, например, писал вдали от Родины про… Родину. И хотя он давал концерты в Карнеги-холл, вообще часто концертировал по Америке, боль разлуки была с ним до конца жизни. В письмах он часто говорил, что безумно тоскует по России, где, как писал сам Рахманинов, «взбунтовавшиеся крестьяне выбросили рояль из окна усадьбы».
СИнкретизм
– Короленко писал: «Стих – это та же музыка, только соединенная со словом…» Ты стихи любишь?
– Очень люблю Блока, Есенина, Маяковского. У Блока и Есенина стихи музыкальны, мы даже как-то на одном из занятий пытались переложить их на язык нот. Маяковского, конечно, переложить сложнее: рубленые, чеканные фразы с трудом ложатся на клавиши. Хотя, надо сказать, что творчество само по себе синкретично, то есть в нем слиты и музыка, и литература, и кино. И даже математика, рождающая гармонию. Ведь миром искусства, как известно, правит гармония.
Аркадий Шабалин