Интернет-портал «Русская планета» опубликовал интервью с главным врачом Алтайского онкологического диспансера профессором Александром Лазаревым, который рассказал о работе Российско-американского противоракового центра, созданного в АлтГУ.
Главный онколог Алтайского края — о том, что победить рак проще, выявив его на ранней стадии
Российско-американский противораковый центр, созданный в Алтайском госуниверситете, стал лауреатом премии «Серебряный Лучник» за разработку технологии, позволяющей выявлять онкологические заболевания на доклинической стадии. Ее презентация прошла на церемонии вручения премии. Практической частью проекта руководит главный врач Алтайского онкологического диспансера профессор Александр Лазарев. Он объяснил «Русской планете», почему направление, которым занимаются ученые Алтая и Аризоны — реальный способ борьбы с онкозаболеваниями.
– Александр Федорович, в чем суть технологии?
– Этот проект касается диагностики доклинических вариантов, самой начальной — «нулевой» — фазы развития опухоли. Сейчас диагностика основана на регистрации уже развившихся опухолей. Даже если мы регистрируем злокачественную опухоль размером в один сантиметр, у значительного числа пациентов уже есть отсевы, метастазы. Сосуды начинают прорастать, когда размер злокачественного образования достигает четырех миллиметров. Поэтому задача — диагностировать процесс до момента прорастания сосудов. Пока технологий, позволяющих это сделать, нет. Вся существующая диагностика выявляет опухоли от сантиметра и больше. Компьютерные технологии позволяют видеть образования размером в полсантиметра, но человек в возрасте за сорок лет может иметь такие образования в любом органе, и, как правило, они доброкачественные. Если просто удалять каждую опухоль, придется по многу раз оперировать сто процентов населения в этом возрасте.
Мы делаем попытку провести диагностику на основе физиологических реакций организма на начальные изменения. Генетически опухолевая клетка похожа на здоровую, но раз там пошли мутации, то она имеет какую-то свою специфику. Появляются антигены, на которые вырабатывается спектр антител. На начальных стадиях их концентрация настолько мала, что не улавливается обычными анализами. Да, у человека начинают расти лимфоциты, но это может быть и инфекция, и что угодно. Но можно выявить и специфическую реакцию именно на наличие опухоли. Для этого используется микрочип, в который «забивается» несколько сотен тысяч вариантов взаимосвязей. Это позволит диагностировать онкозаболевание очень рано, чего до современных технологий и современного оборудования сделать было невозможно.
– Как это работает?
– Микрочип — тонкая электронная структура, позволяющая проанализировать всего одну микрокапельку крови и определить, есть в организме структура антигенов, характерная для того или иного варианта опухоли, или нет. Рак молочной железы имеет вот такую специфику реакции, рак легкого — вот такую. У нас есть единственный в России сканер, который может сканировать сразу 24 микрочипа. Сейчас идет набор материала: добровольцы, среди которых много наших сотрудников, сдали кровь. У американцев уже есть такой банк данных, но он нам не подойдет, у нас другой геном. Мы отличаемся от американцев, отличаемся от китайцев и даже от жителей средней полосы России.
Когда накопится материал, мы сравним контрольную и опытную группы и сможем взять стандарт, образец, по которому и будем проводить свои исследования.
– Почему американцы решили сотрудничать именно с нашим университетом? В чем их интерес?
– Когда Стефен Джонсон, руководитель центра в университете Аризоны, приехал в Барнаул, он увидел здесь оборудование своего авторства. В других регионах он его не видел, а мы его вычитали, вычислили — и заполучили все лучшие новинки. Второе, что его подкупило: все наши исследования проводятся «за так» — на интересе. У нас вся наука идет как дополнительная нагрузка: человеку интересно, человек хочет написать статью, стать кандидатом наук. Много чего делается ради интереса. Поэтому для американцев гораздо экономичней проводить это исследование у нас, чем внутри США. И, невзирая на все санкции, уже в этом году они создали и бесплатно передали нашим пациентам микрочипы на 75 тысяч долларов. В проекте сошлись их и наши интересы: уже пошли общие публикации в национальном «Российском онкологическом журнале», которым я руковожу, и многие специалисты из университета съездили в Аризону на тренинг.
– Какое значение имеет ваше исследование для онкологии? Что означает для больного выявление рака на самой ранней стадии?
– Если мы сможем найти эти поломки организма в самом начале процесса — можно быстро стимулировать адекватный иммунологический ответ, и произойдет самоизлечение. В ряде случаев мы это сегодня наблюдаем. Известно, что, например, рак шейки матки, диагностированный в самой начальной фазе «in situ», только в 30% переходит в инвазивный рак, а в 70% происходит излечение или самоизлечение. Напряженный иммунитет разрушает это образование. Или, у женщины находят эрозию шейки матки, а гистологически там уже рак. Так вот, ей не всегда и говорят об этом: делают прижигание, малюсенькую, некалечащую, нетравматическую операцию, и все — она излечена.
Будут использоваться все методы лечения: хирургическое вмешательство — если убрать поврежденный участок организма, трансформация здорового участка при жизни больного уже не произойдет; облучение и прочее вплоть до вакцины.
Невозможно предупредить воздействие на человеческий организм всех канцерогенных веществ. Мы не сможем отказаться от автомобилей, от ТЭЦ, от пестицидов и ядохимикатов в сельском хозяйстве. Да, надо стремиться к тому, чтобы воздух был чище, а в продуктах не было канцерогенов, но то, чем сейчас занимаемся мы — единственный реальный путь борьбы с онкозаболеваниями для ближайшего времени. Все остальное гораздо сложнее.
– То есть рак будет побежден?
– Когда говорят: «Ах, нашли метод, который все перевернул, люди перестанут болеть», — я должен сказать, что этого не произойдет, потому что в живом мире все меняется. Когда появились антибиотики, тоже думали, что инфекций больше не будет. Инфекции есть, но совсем другие. Так и здесь: опухоли — это живой мир, он меняется. Но, конечно, мы добьемся того, что эта болезнь не будет столь смертельной.
– Александр Федорович, вы работаете в онкологии 40 лет. Чего удалось добиться врачам за это время?
– Первые 30 лет мне было очень сложно психологически: такой объем работы переворачиваешь, столько операций делаешь, и все равно — больной живет только несколько месяцев. Мой учитель, известный хирург Израиль Исаевич Неймарк, говорил: «Рак легкого можно оперировать, можно не оперировать, больной все равно не переживет года». Но смотрите, как изменилась ситуация в последние 10 лет! Конечно, и сегодня, по большому счету, мы лечим плохо, потому что умирает еще много людей. Но если раньше годичная летальность была равна 90%, то в прошлом году — всего 26%. И количество излеченных больных стало резко возрастать: в Алтайском крае их уже 65 тысяч! Наши бывшие пациенты много лет ведут обычный образ жизни, работают.
А как поменялась психология людей! 40 лет назад больной смотрел на тебя такими глазами! А на днях ко мне приходила женщина, которую в 1988 году радикально прооперировали, потом провели лучевую терапию. Прошло уже 26 лет. Вы думаете, она пришла с благодарностью? Она пришла с колоссальными претензиями, что в 74 года качество жизни ее не устраивает. И я ее понимаю, потому что методы у нас тяжелые. Удаление органа, как и облучение — это не лечение, это вынужденное калеченье. Я говорю о 65 тысяч излеченных в Алтайском крае, но у кого-то из них нет груди, у кого-то — легкого, у кого-то — почки. Онкологически они здоровы, но они инвалидизированы. Трудно быть здоровым, если у тебя убрали желудок. И пока, к сожалению, других методов лечения нет, приходится мириться с этими. Но медицина развивается, сейчас операции более щадящие, таких, как в 1988 году, мы уже не делаем. И главное-то что? Человек живет! У нас появились долгожители — люди, которые пережили 90 лет. Их уже 30 тысяч, и у меня это вызывает огромное удовлетворение.
– Это правда, что в Алтайском крае раком болеют больше, чем в остальных регионах нашей страны?
– У нас выявляется примерно на 25–27% больше онкозаболеваний, чем в среднем по России. Конечно, у нас получше диагностика, но на это влияют и факторы, связанные с Семипалатинским полигоном, и с химизацией сельского хозяйства в целину. И население у нас достаточно старое. Еще один злой фактор — солнце, солнечных дней у нас больше, чем у соседей, но это приводит и к большему числу опухолей кожи. Чудес не бывает.
– Но ведь и онкология у нас развита лучше?
– Я не могу сказать, что мы сильно опережаем другие регионы, но у Алтайского края в этом отношении определенный приоритет. У нас есть регистр предрака высокого риска. Пациенты — члены раковых семей состоят на диспансерном учете, регулярно проверяются. По этой программе мы 98% опухолей выявляем в первой стадии, а вообще на круг — 10–15%. Почувствуйте разницу.
Если заболевание выявляется на первой стадии, гарантия излечения 90 с лишним процентов, вторая стадия — это уже 80%, третья 40–50%, а четвертая — вообще единицы. Парадокс, но такого регистра нет больше нигде. Это наше ноу-хау. У нас много интересных хирургических технологий, много комбинированных методов лечения. И в плане организации у нас традиционно достаточно высокий уровень. Когда наш фонд докладывает о количестве больных, которые приехали лечиться к нам и уехали лечиться от нас, разница всегда в нашу пользу. К нам едут из Кемерово, Новосибирска, Новокузнецка и других городов.
– Может человек что-то сделать, чтобы не заболеть раком или тут уж как повезет?
– Если человек, имеющий предрасположенность к онкологическому заболеванию, ведет здоровый образ жизни, то риски резко уменьшаются. Когда такой человек начинает курить, риск резко увеличивается. Если женщина злоупотребляет алкоголем — резко возрастает риск развития рака молочной железы. Мы не можем предусмотреть всех факторов, связанных с поступлением канцерогенов, но можем снизить риски в десятки раз. Тратьте деньги не на сигареты и алкоголь, а на качественные продукты питания. Тратьте время на отдых, на полноценный сон — если у вас ежедневный восьмичасовой сон, то во сне ваш организм будет восстанавливаться полностью. Люди, которые хвалились тем, что для сна им надо совсем мало времени — от Достоевского до Наполеона — они все наши больные и все умерли рано.Вот одна старушка в Заринске прожила 118 лет. У нее не было денег на колбасу: она выращивала курочек и гусей, растила на огороде овощи без применения химикатов, вела физически активный образ жизни, чтобы содержать свое хозяйство, хорошо спала и пила чистую воду.
Жить в мире и согласии с природой — больше ничего не надо. Так жили все долгожители, которых мы изучали.
Лариса Хомайко для «Русской планеты». Фото Анны Зайковой.