КНИГА
Извлеченная из ниоткуда,
и, уж точно совсем, в никуда.
По замашкам похоже на чудо,
но не чудо, а вроде – вода.Черный ящик, который не ящик,
но на входе безвыходно спит.
Захрустевшего хлеба образчик,
аппетитный, как крошки, петит.Изнутри навязав целлюлозе
грех, что белыми нитками шит,
в непристойно распахнутой позе
на вспотевших ладонях дрожит.Потирая ужасные шрамы,
и обруганы, как детвора,
охраняют ее графоманы,
крестоносцы сырого пера.Им бы взгляда ее на осьмушку,
уж они бы – в любой переплет...
но трясет над красавицей Пушкин
бакенбардами ночь напролет.Только сядешь в нее, как в калошу,
заработает память с нуля,
а она не калоша, а лошадь,
запряженная прямо в тебя.И не птица, которая тройка,
и не тройка, семерка, а туз
на спине в сахалинской помойке
наливается кровью, как гнус.Хуже сажи внутри трубочиста
в ней горят, не скрывая стыда,
вдохновения выдох нечистый
и позорная тяжесть труда.То за горло возьмет втихомолку,
покачает и снова возьмет,
и не ставит обратно на полку,
а презрительно набок кладет.То с неровным обрезом еврейским,
если только он не золотой,
накрывается тазом библейским,
коли медного нет под рукой.Виталий Кальпиди
Брамс И. Интермеццо ми-бемоль минор, соч. 118 № 6 (Артур Рубинштейн)