Наш герой перед диктантом волновался, как школьник перед экзаменом. Вздыхал: «В школе я был знаменит тем, что все помнил наизусть, в то время, как сейчас многое забываю, память стала девичьей. И все же попробую…».
Этот человек пережил все беды прошлого века: две мировые войны, революцию, голод, разруху, перестройку, развал Союза. Учителем он стал уже в 15 лет, в пору ликвидации неграмотности, а ушел на пенсию с должности доцента кафедры всеобщей истории Алтайского государственного университета. Шестаков пережил 1939 год, работал на Севере, в Нарыме. После воевал с Японией, служил в Манчжурии. О его жизни можно написать роман. Но он гордится больше научными публикациями. Только в российском издательстве «Просвещение» вышли пять его хрестоматий по истории древнего мира и отечественной истории.
Текст Алексея Иванова «Чусовская — Тагил. Солнечный поезд» старожилу организаторы доверили прочитать на дому корреспонденту «Комсомолки». Признаюсь, я тоже волновалась. Если пять лет назад, когда мы познакомились, Анатолий Васильевич легко сбегал по лестнице, то теперь уже не выходил из дома. Не трудно ли ему будет диктант этот писать? Но удивительный старик бодро взял ручку и с первых строк влюбился в текст:
«Вот это автор, хотелось бы почитать!».
«Тогда в детстве, все было по-другому: и дни длиннее, и земля больше, и хлеб не привозной», — с этих слов начался «Тотальный диктант» для жителей нашего региона. Анатолий Васильевич написал: «Дни были подлиннее». И в этой оговорке появился еще один смысл, может быть, потому, что в детстве есть подлинность. Он помнит, как стал впервые читать, открыв сказку «Аленушка». Смотрел и не мог понять, как взрослые читают и вдруг «запел» слоги — все получилось. После этого Шестаков стал читать запоем.
«В отцовской комнате находился большой письменный стол светло-коричневого цвета с зеленым суконным покрытием, — вспоминает старожил. — В тумбах хранились книги домашней библиотеки. В своем большинстве это были приложения к «Ниве» (Иллюстрированный журнал «Нива» печатался в Петербурге c 1869-го по сентябрь 1918 года. – Прим. ред.).
Отец рано стал носить очки, нужно думать, от чрезмерного напряжения зрения, — рассказывает наш герой. — Когда я начал увлекаться книгами, он стал заставлять меня читать ему многие литературные произведения вслух. Первоначально по его просьбе я читал занимательные, вполне доступные и для меня рассказы Антона Чехова, писателя-артиста Горбунова, писателя-священника Гусева-Оренбургского, который ныне совершенно забыт. Затем мы перешли к чтению романов Лескова, Мельникова-Печерского, Мордовцева. По подсказке матери нередко читались для общего слушания произведения детских авторов, предпочтительно Лидии Чарской и Клавдии Лукашенко. Отец и в этом разе был очень внимательным слушателем. Нам советовал с особой прилежностью знакомиться с наследием Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Куприна, Толстого, называя, как мне вспоминается, те произведения, которые доступны детям. Но вслух я читал и Боборыкина, и Писемского, и Горького, и даже батальные очерки и рассказы Василия Ивановича Немировича-Данченко, порою впечатляюще трагические».
Диктант писал человек, который сам был свидетелем многих исторических трагедий, в том числе Гражданской войны.
«Когда я был мальчишкой, через Омск проходили и белые, и красные, — рассказывает Шестаков. — Я имел свое детское представление о них. Думал, есть люди белые: у них и лица, и ноги белые, и глаза. И есть красные — все красное у них. Когда вторые вступили в город, я был разочарован: "Какие же они красные! Они же такие же, как белые!"»
В тексте Алексея Иванова есть слово «расхристанные». На нескольких площадках, где проходил тотальный диктант, звучали удивленные вопросы школьников: что это за слово такое. Анатолий Васильевич в свое время смотрел в окно на расхристанных белых и красных солдат.
«Мой дядя Коля был белым офицером, однажды заскочил среди ночи, мама перешила ему одежду, утром вскочил на коня и ускакал, больше мы его не видели, — рассказывает Анатолий Васильевич. — Белые тогда взорвали мост через Иртыш. В это время в мужской бане под мостом мылись 300 мужчин, все они погибли. А потом в город зашли красные. И у той и у другой армии были очень голодные лошади. У белых лошади съели верхушку заборов из прочного теса, лошади красных доели остальное.
В конце диктанта Шестаков вдруг стал заменять запятые — точкой с запятой, будто хотел остановиться на перроне вместе с поездом и передохнуть…
Анатолий Васильевич говорит, что сдал после смерти сына: и болячки после этого горя полезли и зрение стало подводить. Но на его рабочем столе лежат новые труды. Работоспособность этого человека не может не восхищать. Шестаков продолжает писать воспоминания, стихи, занимается историческими исследованиями. На вопрос о рецепте энергии и долголетия, заверяет, что ничего для этого не делал преднамеренно, напротив, в юности совершал много безрассудств: читал ночи напролет, купался до посинения.
И все же главный свой рецепт долголетия он всегда определяет так:
«Безоговорочно убежден, что умственная деятельность способствует продлению жизни».
Комментарий специалиста
Елена Лукашевич, председатель экспертной комиссии «Тотального диктанта» в Барнауле, профессор:
«Я очень рада, что "Тотальный диктант" объединяет людей самого разного возраста. И то, что человек в сто лет решил принять участие в акции, просто восхищает. По работе Анатолия Васильевича Шестакова чувствуется, что текст писал человек очень грамотный, тонко чувствующий язык, хорошо знающий правила. К сожалению, две незначительных орфографические ошибки и таких же незначительные пунктуационные, не позволяют поставить высшую оценку, но я считаю, что этот человек достоин особой медали за диктант».